Палачи из НКВД СССР ч.2

Справка: Кобулов Богдан Захарович (1 марта 1904, Тифлис – 23 декабря 1953, Москва; Армянин, родился в семье портного.

Старший брат А. З. Кобулова.

С 1931 года – на руководящих постах в Секретно-политическом отделе ГРУ Грузии.

В 1938-1939 годах – начальник следственной части НКВД СССР, затем начальник Главного экономического управления (ГЭУ) НКВД СССР. С 1945 года – заместитель наркома государственной безопасности.

С 1946 года – заместитель начальника Главного управления советским имуществом за границей.

За операцию по выселению чеченцев и ингушей в 1944 году награжден орденом Суворова I степени.

С 13 апреля 1944 года руководил операцией по очистке Крымской АССР от "антисоветских элементов".

Занимался выселением "немецких ставленников" в Кабардино-Балкарии. 15 июля 1944 года награжден орденом Красного Знамени за операцию по выселению из Крыма крымских татар, болгар, греков и армян.

Руководил также выселением турок, курдов, хемшинов, за что награжден орденом Отечественной войны I степени. 12 марта 1953 года был назначен первым заместителем министра внутренних дел Союза ССР.

Б. Кобулов – организатор (по поручению Л. Берии, с санкции Сталина) ликвидации полпреда СССР в Китае И. Т. Бовкуна-Луганца и его жены (1939 г., Цхалтубо). Собственноручно пытал заключенных во внутренней тюрьме на Лубянке".

Что там говорить о рабочем или тем более беспаспортном рабе-колхознике.

Вот источник собзаемой мною информации http://cripo.com.ua/print.php?sect_id=2&aid=96443

"В мае 1939-го полпред СССР в Китае Иван Трофимович Бовкун-Луганец был вызван в Москву.

Трудно сказать, ждал ли он неприятностей. Если да, то предчувствие его не обмануло. Хотя поначалу все складывалось неплохо. Его отправили на отдых в дом отдыха в Цхалтубо. Жена должна была присоединиться к нему позднее.

Бовкун-Луганец не знал, что нарком внутренних дел Грузии Авксентий Рапава получил от Берии указание поселить в тот же дом отдыха двух специально прибывших из Москвы сотрудников НКВД.

В 1953-м Рапава рассказал следователю, что агенты прибыли через день или два после приезда Бовкуна-Луганца и сообщили, что имеют указание тайно ликвидировать полпреда, поскольку "он – враг народа, и если его ликвидацию провести открыто, соучастники могут остаться в Китае".

Методом ликвидации должно было стать отравление. Рапава усомнился в том, что отравление – лучший путь тайной расправы.

Он позвонил Берии: "Внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей, вскрытие трупа и т.п.".

Берия, внимательно выслушав, ответил: "Я спрошу и сообщу".

Очевидно, заказчиком убийства был Сталин. Именно у него Берия и должен был спросить, как действовать.

Через два дня Рапава получил указание: отправить назад в Москву двух сотрудников НКВД, прибывших для ликвидации Бовкуна-Луганца, а самого полпреда тайно арестовать и доставить на Лубянку.

Как пояснил на следствии Рапава, "это указание Берии было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте".

Бовкуна-Луганца доставили в Москву и отдали лубянским следователям.

Те, не ленясь, взялись за дело.

Уже 9 июня 1939 года Берия направил Сталину и Молотову протокол допроса Бовкуна-Луганца от 5 июня с признательными показаниями.

Но, как оказалось, добиться их было непросто. Берия писал, что только после очной ставки с арестованными бывшим наркомом внутренних дел Ежовым и его заместителем Фриновским от Бовкуна-Луганца было получено признание в том, что он был в 1934 году "вовлечен в антисоветскую заговорщическую организацию" в НКВД своим тогдашним начальником Фриновским.

14 июня (за N2069/б) Берия направил Сталину протокол допроса Бовкуна-Луганца от 11 июня, в котором он назвал в числе "заговорщиков" бывшего советника полпредства СССР в Китае, одновременно являвшегося резидентом НКВД в Чунцине полковника Михаила Ивановича Ганина и секретаря полпредства, одновременно резидента НКВД в Ханькоу, – полковника Николая Александровича Тарабарина (Тобарэ).

Оба они еще не были арестованы, причем Тарабарин находился в Китае.

Казалось, дальнейшая судьба бывшего чекиста и дипломата Бовкуна-Луганца ясна – отправиться на расстрел вслед за своими бывшими начальниками. Но Сталин решил по-другому.

Что-то подсказывало диктатору, что арест бывшего полпреда, который до этого времени тщательно скрывали, не стоит афишировать.

И вновь был задействован план тайной ликвидации, но теперь уже по новому сценарию. Жену Бовкуна-Луганца, Нину Валентиновну Орельскую, тоже арестовали, и ей предстояло разделить страшную участь мужа.

О том, как дальше развивались события, рассказал на допросе в прокуратуре 1 сентября 1953 года один из бериевских сподвижников Шалва Церетели:

"Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где увидел Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов объявил нам, что есть двое арестованных, которых нужно уничтожить необычным путем. Мотивировал он это какими-то оперативными соображениями.

Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси".

Причем по плану, изложенному Кобуловым, все следовало обставить так, "чтобы народ знал, что эти люди погибли в автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо", и что соответствующие указания наркому внутренних дел Грузии Рапаве уже даны.

Как показал Церетели, после этих разъяснений вся группа направилась к наркому: "От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Берия.

Берия не сказал нам ничего нового, повторив то, что говорил Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Берии я попросил разрешения ликвидировать их с применением огнестрельного оружия, но нам этого не разрешили, сказав, что нужно ликвидировать тихо, без шума.

Старшим группы был Влодзимирский. Помню, что вагон был необычным, в нем был даже салон, всего в вагоне было пять человек – нас трое и мужчина с женщиной".

Далее Церетели рассказал: "...Мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил мужчину, которого затем придушил наш сотрудник. Этот сотрудник сложил тела в мешки и перенес их в автомашину". Но кто был "третий сотрудник"?

Тела убитых сложили в мешки и выгрузили из вагона на небольшой станции, передав сотрудникам НКВД, присланным Рапавой. Об инсценировке катастрофы Рапава позднее рассказал:

"На дороге между Цхалтубо и Кутаиси мною была пущена под откос пустая легковая машина, затем были вызваны работники милиции, которые соответствующим образом оформили катастрофу (в машине было умышленно испорчено рулевое управление), а в отношении погибших было сказано, что они отправлены в Тбилиси для оказания скорой медицинской помощи".

Как пояснил Церетели: "Тела убитых были где-то похоронены, но затем поступило указание из Москвы похоронить их с почестями. Тогда тела были выкопаны, положены в хорошие гробы и вновь похоронены, но уже гласно". 

Торжественное прощание с Бовкуном-Луганцом и его женой прошло 15 июля 1939-го при большом стечении народа в Доме Красной армии в Тбилиси, а похороны состоялись на Ново-Верийском кладбище.

В числе высших руководителей Грузии, отряженных проводить "безвременно погибших" в последний путь, наряду с первым секретарем ЦК КП (б) Грузии К.Н. Чарквиани был соучастник убийства Рапава. Правда, на траурном митинге он не выступал.


Примечательно, что в ходе этих допросов и Церетели, и Влодзимирский заявили, что не считают содеянное преступлением.

Церетели рассказал: "Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял эту операцию Влодзимирский, работавший тогда начальником следственной части по особо важным делам НКВД СССР (на самом деле помощником начальника следчасти. – Н. П.) и знавший дела на этих арестованных". Влодзимирский же заявил: "Этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание". Вот такая искривленная чекистская логика.

Расчет Сталина вполне оправдался. Смерть полпреда как будто в результате случайной катастрофы и отмеченная в центральных газетах прочувственным некрологом, не вспугнула "заговорщиков", и они не разбежались.

Названные в качестве таковых на допросе Бовкуном – Луганцом были арестованы – Ганин (11 июля) и Тарабарин (17 августа 1939-го) и осуждены Военной коллегией Верховного суда 28 января 1940 года к высшей мере и на следующий день расстреляны. Оба были реабилитированы также в один день – 25 июня 1957 года".

Вот так обстояло зачастую в СССР с внезапными смертями видных деятелей коммунистического режима! Ну а что наш Кобулдов Ю.З. а у него все было нормально но до "внезапной" смерти И. В. Сталина

И уже 27 июня 1953 года Кобулов Б.З. был арестован вместе с Л. Берией по обвинению в шпионаже и заговоре с целью захвата власти.

Расстрелян по приговору специального судебного присутствия Верховного суда СССР в декабре 1953 года".

А теперь, зная все повороты судьбы Кобулова Ю.З, и представляю себе хорошо то как говорится в одной из пословиц "Человкъ такъ, а Богъ иначе" мы возвращаемся в март 1940 года. 

И тут нас снова понадобится рассказ Токарева Д.С.

Прежде чем начать цитировать его рассказ, я пользуясь случаем хочу ответить некоторым своим оппонентам-рецензентам.

Которые уже вначале не зная сути показаний Токарева начали ставить их под сомнения.

Причем представляя его действия чуть ли не спец. операцией КГБ СССР.

Что мол в ходе своего допроса Д.С. Токарев умышлено запутывал следователей расследовавших катынское дело.

Причем это делал не прямо и грубо как скажем тот же Н. Супруненко, а путем хитрой подтасовки известных ему фактов. Представляя их в таком виде, что при реальной мол проверке, скажем в ходе собственного эксперимента, должно было сразу подтвердить ошибочность его данных как о числе казненных, способах их убийств и способах сокрытия следов.

А вот, правы ли мои оппоненты-рецензенты вы уважаемый читатель сам решите для себя исходя из своего личного опыта и познаний.

Я же буду цитировать допрос Токарева который с учетом моего 25 летнего опыта следователя и прокурора не считаю таким, что можно поставить под сомнение.

По ходу допроса его текст я буду дополнять небольшими пояснительным авторскими вставками.

А своим оппонентам на их "замечания" я отвечу фразой, что прославила Ф. Кастро, когда он еще был никем- "История меня оправдает!"

Ну а теперь переходим к тесту допроса. Он нас возвращает в роковой для польских военнопленных март 1940 года.

"Тогда он (Кобулов Б.З.) занимал место Берии, а может ещё до того, перед назначением его [на должность заместителя народного комиссара внутренних дел СССР], Сначала он был начальником следственного отдела, назначение получил 17 ноября 1938 г. когда пост начальника НКВД СССР после Ежова принял Беря. Ещё лишь напомню, отдел этот имеет большое значение.

Направили, значит, нас к Кобулову. Когда мы вошли, там было наверно около 15-20 человек, точно не помню.

Никого из них я не знал, кроме самого Кобулова, у которого бывал. Кобулов разъяснил, что есть указание высшей инстанции – не произнес названия этой инстанции, позже, однако, я узнал, что это было постановление Политбюро – по вопросу расстрела представителей карательных органов Польской Республики, которые были взяты в плен во время вступления наших войск в восточные территории Польши.

Когда я говорю о расстреле польских офицеров, считаю, что это не совсем верно. Офицеров там было значительно меньше, чем рядовых солдат.

Кого же расстреливали?

Как я впоследствии узнал – всех полицейских безотносительно звания, начиная с младших чинов, [расстреляли также] всех тюремных надсмотрщиков, всю пограничную службу, командиров пожарной охраны – вот пожалуй весь контингент.

Если среди военнопленных оказывались обычные военнослужащие, то есть я имею ввиду офицеров, их направляли в другие лагеря, не знаю в какие, ведь с тех пор миновало уже свыше полувека".

Примечание N1 То есть тут нам впервые свидетель дает правильное направление поиска. В НКВД СССР было две категории лиц подлежащих уничтожению во внесудебном порядке:

-армейские офицеры начиная с чина младшего хорунжего и до генералов и адмиралов

-полицейских безотносительно звания, начиная с младших чинов, [расстреляли также] всех тюремных надсмотрщиков, всю пограничную службу, командиров пожарной охраны

Но в действительности была и третья категория лиц. Гражданские лица (чиновники министерств, ведомств, политические деятели, крупные помещики, религиозные деятели польской католической церкви и члены их семей!



Продолжение допроса Д.С. Токарева:

"Я вношу, следовательно, следующее уточнение: расстреливали не офицеров, а представителей карательных органов Польши.

Яблоков: Ясно. Это касается только вашего лагеря?

Токарев: Да, я говорю это только о лагере, который был на территории калининской области.

Прошу ещё заметить, что этот лагерь занимал совершенно независимое от Управления НКВД по калининской области положение.

Был подчинен непосредственно Москве и занимал как бы экстерриториальное положение на территории калининской области.

Мои работники не имели к нему, к этому лагерю, решительно никакого отношения. Никакого. Там имелся свой [независимый от нас] особый отдел, имели также своих служащих назначенных согласно штатам. Коменданта лагеря я видел один-единственный раз, однако с ним о лагере не говорил, а попросту [о том, о чём разговаривают с незнакомцем], когда мы туда приехали осмотреть его.

Я даже не помню его фамилии, как и фамилий других сотрудников.

Яблоков: Это ведь было давно – нет необходимости, не надо.

Токарев: Теперь насчёт третьего уточнения. Во время предварительного допроса я сказал, что все приговоры – так как позже я вспомнил, кого надлежало расстреливать – пересылались через меня...

Но это было не так. Отправляли их следующим способом.



Упомянутые мной Блохин, Синегубов и Кривенко жили в салон-вагоне, который стоял на станции, в тупике. Они там спали, там ели, поэтому и [корреспонденцию] можно было пересылать только лишь через Управление, адресуя примерно так: Калинин, Управление НКВД – для Блохина.

Который из них был старшим, трудно сказать. Если адресовалось Блохину, то, видимо, его нужно полагать за старшего этой группы. Но зато по званию, как говорится, старшим был Синегубов, он носил два ромба [комдив, командир дивизии в Красной Армии]- старший майор государственной безопасности. Этих подробностей, однако, ближе не знаю.

Яблоков: Дмитрий Степанович, вы говорили, что в Москве разговаривали – о чём? Какой инструктаж вы получили?

Токарев: Инструктаж был такой, отчасти я уже говорил: "Мы собрали вас ради того, чтобы сказать вам, что поступило решение высшей инстанции расстрелять некоторых военнопленных, взятых в плен в Польше".

Когда я узнал о масштабе операции, прямо говоря [я перепугался], хотя не из боязливых – ведь из пограничников. Я обратился поэтому к Кобулову: "Богдан Захарович, я обращаюсь с просьбой: разрешите мне остаться по окончании совещания. Я хочу с вами поговорить tete-а-tete"...

Кобулов ответил: "Хорошо, останься". Я остался. Мы начали разговор: "В таких операциях я никогда в жизни не участвовал. Когда узнал о масштабе этой операции, тем более забоялся, что не сумею сделать".

"А мы на вас не рассчитывали" – бросил начальник со злостью.

По сути дела заявил мне о моей служебной компетенции. "Мы на вас не рассчитывали. Мы пригласили вас потому, что эти операции будут происходить на территории вашей области, поэтому без содействия ваших сотрудников не удастся обойтись.

Поэтому мы пригласили вас и вашего первого заместителя, чтобы вы знали, что у вас там происходит...".

Я ушёл из кабинета Кобулова с облегчением на душе.

Яблоков: Что сказал Кобулов, скольких людей намеревались расстрелять?

Токарев: Сказал, что приблизительно 14 тыс. человек всего, на всех пунктах.

Яблоков: Где, в каких лагерях – говорил?

Токарев: Говорил, но сейчас не в состоянии припомнить... Знаю, что в смоленской области и, по-моему, в харьковской... Оттуда также были вызваны начальники управлений [НКВД] также с той целью, чтобы их уведомить, что будет происходить на территории их областей".
 

(одна из растрельных команд)

§2

Рассказ о расстрелах

Токарев: Кто расстреливал?

Яблоков: Нет, не только расстреливал, но и те, кто подготовлял уголовные дела и готовил их на Особое Совещание при НКВД СССР. Кто и какими автомобилями вывозил расстрелянных, каким маршрутом и каким образом хоронили трупы?

Токарев: Так... нужно сказать, что (минутное молчание) в расстрелах участвовали главным образом водители и некоторые тюремные караульные.

К примеру, я хорошо знаю, что мой водитель Сухарев принимал активное участие, потом сам же застрелился.

Богданов, тоже наш водитель, также принимал участие, но этот только возил уже расстрелянных.

А Сухарев участвовал в расстрелах и ещё хвастался мне, как сегодня ловко потрудился.

Так это... тюремных надсмотрщиков, дело ясное, сейчас я уже не помню и по фамилиям не смогу назвать. Очевидно, те, которых вы перечисляли, принимали участие в исполнении приговоров.

Яблоков: Дмитрий Степанович, расстрел более 6 тыс. человек означает также большое число тех, которые участвовали в расстрелах. Это ведь большая масса народа...

Токарев: Всего около 30 человек участвовало в расстрелах...

Яблоков: Около 30?

Токарев: Около 30.

Яблоков: Так можно полагать, что эта комендантская группа, которую он [Блохин] образовал...

Токарев: Да, комендантская группа с комендантом впереди.

Сам Блохин принимал участие... При этом на меня произвело необычайное впечатление, когда они впервые вошли ко мне в кабинет: Блохин, Синегубов и Кривенко. "Ну поидём, начнём, идём!"

Отказаться было трудно. Пойдём! Обращаясь так попутно желал убедиться сам...

.........

В камеру, где совершались расстрелы, я не входил.

Там технология была выработана Блохиным, да, и комендантом нашего Управления Рубановым.

Они обили войлоком двери выходящие в коридор, чтобы не было слышно выстрелов в камерах. Затем выводили приговорённых – так мы [о них] будем говорить – по коридору, сворачивали налево, где был красный уголок.

В красном уголке проверяли по списку: сходятся ли данные, данные личные, не имеется ли какой-нибудь ошибки, да..., а затем, когда удостоверялись, что это тот человек, который должен быть расстрелян, немедленно надевали ему наручники и вели в камеру, где совершались расстрелы. Стены камеры также были обиты звукопоглощающей материей. Вот и всё.

Яблоков: А каким образом происходил расстрел? Вы не видели?

Токарев: Не видел, сказать по чести, то было страшно неприятно.

Яблоков: Видите, Дмитрий Степанович, мы имеем специальное немецкое сообщение.

Там эксперты пришли к выводу, что расстреливали так: двое держали за руки, наклоняя человека вперёд, третий же стрелял из пистолета в затылок. А в этом случае, как расстреливали?

......

Токарев: Я не думаю, чтобы три человека – двое держали за руки, а третий стрелял в затылок. Вводили в камеру и стреляли в затылок. Вот и всё.

Яблоков: Ну что ж, Дмитрий Степанович, можно полагать, что в расстрелах участвовало приблизительно 30 лиц.

Впрочем, и разумеется это число приблизительное. Это значит и комендантская группа, о которой я говорил, и комендант внутренней тюрьмы Цуканов.

Токарев: Комендант внутренней тюрьмы – хорошо его помню.

Не принимал он участия в расстрелах потому, что должен был знать, что в это время у него в тюрьме происходит.

А из тюрьмы вывезли на это время арестованных, перебросили их в другую тюрьму, тут же оставались только те, которые должны были быть расстреляны.

Яблоков: Мы вернёмся ещё к этим делам более подробно, чтобы понять...

Токарев: Как раз тут я желал бы, чтобы осталось по-моему. Зрелище это, по-видимому, было ужасающее, коль Рубанов сошел с ума, Павлов – мой первый заместитель – застрелился, сам Блохин – застрелился. Вот, что это всё значит.

Яблоков: А Павлов, разве он участвовал?



Токарев: Нет, нет... нет. Расстрелы исполняли водители и начальство.

Яблоков: Дмитрий Степанович, предъявляю вам письмо коменданта осташковского лагеря Борисовца, исходящий номер 177 от марта [19]40 г., том VIII, лист 39.

Токарев: Вот Качин, мой помощник, принимал участие. Получили приказ откомандировать необходимое число людей для оказания помощи сотрудникам. Заместитель по кадровым делам отбирал людей и вот...

.......

Яблоков; Дмитрий Степанович, какое оружие имели вы и другие офицеры НКВД?
 

Токарев: Оружие штатное – ТТ. Я, правда, имел маленький карманный немецкий пистолет Вальтер.

Но когда приехали Блохин, Синегубов и Кривенко, то привезли целый чемодан пистолетов. Оказалось, что эти пистолеты быстро изнашиваются. Поэтому привезли их целый чемодан.

Яблоков: А какие пистолеты?

Токарев: Пистолеты Вальтер, по-моему, Вальтер.

Яблоков: А других не было?

Токарев: Не помню. Может позже были другие.

Яблоков: А какие патроны были к тем пистолетам?

Токарев: Ну Вальтер – известные пистолеты. Вальтер 2, а какой калибр – я не знаю, ... когда-то знал.

Яблоков: Наши патроны к нему не подходят?

Токарев: Наши патроны нет. Только немецкие.

Яблоков: А патроны фирмы "Геко"?

Токарев: Какие?

Яблоков: "Геко", "Геко".

Токарев: Даа, не знаю, не могу сказать. Но, по крайней мере, я знаю наверняка не больше, чем знают другие.



Яблоков: А другие офицеры НКВД? Например, в вашем Управлении, в центральном аппарате, какие были пистолеты?

Токарев: Ну что ж, полагались ТТ – такой наш тульский, тульский "Токарева".



Яблоков: А как правило какие были?

Токарев: Простите?

Яблоков: Как правило какие были?

Токарев: Трудно, трудно сказать... Что ж, не было запрещено иметь другое оружие.

Яблоков: А где его можно было приобрести, это другое оружие?

Токарев: Знаете где? Вот я, например, раздобыл у партизан. Во время войны достал Вальтер. Но раньше, наверное, был другой пистолет. Пожалуй, были ещё Наганы. Пожалуй так, однако я не могу утверждать, прошло ведь свыше полувека...

......

Яблоков: А как эти из комендантской команды, ваш водитель, стреляли из этих привезённых?

Токарев: Да, из привезённых. Этим руководил сам Блохин. Давал пистолеты, а когда заканчивалась "работа" – в кавычках работа – пистолеты отбирались. Забирал сам Блохин.

Яблоков: Дмитрий Степанович, почему, к примеру, водители, которые не имели такой обязанности, занимались расстрелами?

Токарев: Как вам ответить. Я полагал, что одного товарища спасаю от смерти. Вышло так, что когда мы получали инструктаж у Кобулова, я задал вопрос: поставить ли в известность об этом первого секретаря областного комитета партии или нет? Ни в коем случае!

Не должно быть ни одного живого свидетеля.

И вот один из водителей, я не помню его фамилии – отказался.

Я боялся, чтобы не отдали приказ расстрелять его как свидетеля.

Я вызвал, значит, его к себе и говорю: "Миша, ты коммунист..."... взял грех на свою душу, но ради того, чтобы уберечь его [от смерти] как человека.

Примечание N2

И вот тут, у нас уважаемый читатель есть еще один веский повод прервать цитирование Д.С. Токарева и задуматься над его вынужденным признанием.

"Миша ты же коммунист...!

То есть, чтобы спасти своего "неразумного" водителя, Д.С. Токарев лично его уговорил принять участие в массовых убийствах польских военнопленных!

Одна жизнь, спасенная, но ценой тысячи других? Это был явно не равноценный обмен и пошел ли он во благо водителю еще вопрос...

Но, тут есть еще один скрытый нюанс, заключающийся в том, что в принципе любой член ВКП (б), а так в 1940 году называлась КПСС уже как "солдат партии" был готов выполнить самый чудовищный приказ свои начальников и вождей!

Мы, часто говоря о японских военнослужащих – самураях подчеркиваем, что вот мол что с них взять азиатские фанатики! Но эти фанатики не занимались массовым убийством военнопленных и были действительно солдатами.

В то время как членство в ВКП (б) в описываемые мною времена, уже предполагало наличия у каждого "настоящего" коммуниста, состояния психики, значительно превышающий уровень фанатизма японских самураев.

Самурай убивая других военнослужащих, погибал в первую очередь и сам!

А цитируемом мною примере (он может и не типичный, но во всяком случае очень характерный) с коммунистами в СССР все зачастую было как бы наоборот. Пошли на смерть другого и сам спасешься

Цена победы в о Второй мировой войне очень хорошо характеризует эту мысль если сравнить при этом соотношении потерь немецкой армии, воевавшей на два фронта в течении 7 лет и Красной Армии. Воевавшей 4.5 года.

А "убей другого и сам выживи..." уже проиллюстрировано вышеизложенным примером.

Кстати, само выражение "я солдат партии популярно и сейчас"!

Этим многие публично гордятся!

Правда, не знают эти лица историю этого выражения.

А в СССР оно вошло в обиход благодаря уже забытой песни "Мы коммунисты – партии солдаты" Музыка: Ю.Слонов Слова: В.Малков

Там есть вот такие слова:

"Мы коммунисты – партии солдаты, идем на труд и подвиг боевой

И Ленин с нами первым делегатом на каждом съезде партии родной

Все наши думы и свершения мы отдаем тебе грядущий век..."

Саму песенку, старые солдаты партии, могут лично прослушать если перейдут вот по этой ссылке: http://sovmusic.ru/download.php?fname=mikommu1.

Это им мой музыкальный привет! На ФМ радио такое не услышишь теперь! 

Но, все же обращаю внимание старых солдат партии и не очень старых, что я действую строго по вышеуказанным заветам Ильича!

Взгляните на свой календарь, грядущий XXI век давно уже настал!

И мы, как раз и занимаемся в этой статье, изучением "дум и свершений" солдат партии! И не просто обычных солдат, а чекистов – боевого отряда партии власти!!!

Продолжение допроса Д.С. Токарева

Яблоков: Дмитрий Степанович, разъясните, кто руководил следственными делами против польских военнопленных, первоначально рассматривал следственные дела к решению Особого Совещания? Кто мог этим руководить?



Токарев: Управление в этом, повторяю ещё раз, никакого участия не принимало. Сами сотрудники лагеря направляли в Москву, а какая технология подхода там была – не знаю.

Яблоков: Возможно так. Там и свой особый отдел, и следственная группа. Хотя, вы знаете, я сомневаюсь (фрагмент сказанного текста совершенно заглушен)...



Токарев: Достаточно было установить, что человек был полицейским или тюремным надзирателем, чтобы его расстрелять. Таков был порядок.



Токарев: Обычно при расстрелах присутствует прокурор. Вы знаете об этом так же, как я.

Яблоков: Да...

Токарев: А здесь никаких прокуроров, никаких посторонних лиц – никого. Этому – как говорил Кобулов на том злосчастном совещании – никаких посторонних свидетелей..., никаких живых свидетелей быть не должно. Прокуроры тоже не нужны.

Яблоков: Понятно. На предыдущем допросе вы показали, что процессом расстрела польских военнопленных занимались Сопруненко и его Управление. Пожалуйста, объясните, что об этом знаете и почему так считаете?

Токарев: Я давал показания, что Сопруненко участвовал?

Яблоков: Нет, но вы сказали, что Сопруненко больше об этом знает, поэтому спросите о расстрелах его.



Токарев: Несомненно больше, потому что он всё готовил. Он стоял во главе Управления по делам военнопленных в то время. Я увидел его тогда впервые у Кобулова.

Яблоков: Он тоже там был?



Токарев: Да, был и докладывал, давал пояснения. Это было тогда, когда Кобулов давал нам инструктаж.

Яблоков: А кто помимо Сопруненко мог быть главным?

Токарев: Кобулова я знаю хорошо потому, что был у него несколько раз, потом он приезжал ко мне – будучи уже заместителем Берии – и ещё один.

Второй заместитель Берии, был такой – Сергей Никифорович Круглов – заместитель по кадровым делам. 

Продолжение допроса Д.С. Токарева

"Приезжали ко мне. Мои сотрудники написали Берии жалобу на меня, что налево и направо освобождаю людей, ярых врагов, очевидных врагов, которые сами сознавались в своей вражеской деятельности.

Токарев их отпускает на волю – подчёркивали -Токарев не чекист и решает дела неправильно.

Именно тогда приехали Круглов и Кобулов.

Возглавили собрание людей по списку – значит, собрали всех тех, которые подписали жалобу.

Мы собрались. Тогда он сказал, что приехала комиссия, но не подтвердила никаких следов уголовной деятельностей Токарева.

Так что он остается начальником Управления.

"Вам же товарищ Токарев – это уже сказал Круглов – предоставляется право решения вопроса, как поступить с теми товарищами, которые написали жалобу".

Никого я не наказал и не выгнал, всех оставил, одного даже произвёл в свои помощники по хозяйственным делам. Было ясно, что я поступаю по праву.

Яблоков: А... помимо Кобулова, Круглова, Сопруненко, кто ещё присутствовал на том совещании?

Токарев: Из руководства, по-моему, не было больше никого, но я их не знал.

Поэтому кого-нибудь из харьковской области я могу спутать с кем-то, к примеру, из смоленской... Этого я не помню. Были разные люди – их тоже впервые там встретил. Вообще человека узнал бы.

Я ведь в декабре [19]38 г. был назначен начальником калининского Управления [НКВД].

Я приехал туда как офицер войск пограничной охраны в звании капитана, вскоре мне присвоили звание полковника.

Таким образом, до [19]40 г. я был пограничником и считал себя пограничником – я носил мундир пограничных войск.

А когда приехал из Москвы и объявил жене – так как она всегда вместе со мной переезжала – что форму придётся заменить на малиновые нашивки, то она стала плакать. Жалко было разлучаться с пограничной охраной.

Яблоков: Дмитрий Степанович, а какое отношение имел Сопруненко к расстрелам польских военнопленных?

Токарев: Все материалы шли через Сопруненко как к нам, так и от нас. Всё шло по адресу Сопруненко – вот какое.

Яблоков: Ясно, однако, потом совещание всем ставило задачи, я так понял, что и вам тоже. А какую задачу поставили Сопруненко?

Токарев: Готовиться, готовиться. Так было сказано, что согласно нашим данным, как докладывал Сопруненко, должно было быть расстрелянно столько-то людей, 14 с чем-то тысяч. Вот сказал, потом сбросил, потом прислал опять, предельное число выпадало на Калинин.

.........

Яблоков: Дмитрий Степанович, ответьте нам, каким образом происходило транспортировка военнопленных поляков из осташковского лагеря в калининское Управление НКВД.

Токарев: Я говорил в начале нашей беседы, что вместе с Блохиным и Синегубовым приехал начальник Главного Управления конвойных войск Кривенко. Он привел туда целый поезд тюремных вагонов.

Вот в этих вагонзаках перевозились военнопленные с Осташкова до Калинина. А в автозаках уже перевозились со станции Калинин во внутреннюю тюрьму. Вот и вся технология.

Яблоков: Со станции Калинин во внутреннюю тюрьму, да?

Токарев: Да.

Яблоков: А вот, в Осташкове, где грузили? И как вообще. Вот они вышли из лагеря, например, военнопленные...

Токарев: От лагеря до Осташкова их гнали в строю, безусловно. До Осташкова.

Яблоков: До Осташкова.

Токарев: В Осташкове грузили их в вагоны, в вагонзаки.

Яблоков: В самом Осташкове, или на каком-нибудь разъезде?

Токарев: Ей-богу не знаю, я ни разу не ездил.

Яблоков: Там грузили их в вагоны. Как правило, по сколько вагонов отправляли?

Токарев: Боюсь, боюсь сказать. Ну я вам должен сказать так, что первый раз привезли 300 человек, и это оказалось слишком много, ночь уже была короткая, и надо было как-то укладываться во время сумеречное.

Стали потом по 250. Вот и считай, сколько вагонов потребуется для того, чтобы битком набить туда заключенных. Несчастных заключенных.

Яблоков: Два вагона, мне кажется/

Токарев: Нет, да что вы. Пять, шесть, семь, восемь.

Яблоков: Значит, пять вагонов, да?

Токарев: Да.

Яблоков: Понятно. Значит, везли их прямо в Калинин?

Токарев: Прямо в Калинин.

Яблоков: И там автозаки подходили.

Токарев: Там автозаки и во внутреннюю тюрьму.

Яблоков: А автозаки, это откуда были, от вас?

Токарев: Управления нашего.

Яблоков: У вас в Управлении много автозаков было?

Токарев: По-моему один.

Яблоков: Один, да?

Токарев: Да.

Яблоков: И одним успевали все это?

Токарев: За день перевезет много.

Яблоков: Только автозаками возили, другим транспортом нет?

Токарев: Нет, нет!

.........

Яблоков: Дмитрий Степанович, с какой целью – по просьбе Блохина – вы присутствоваали при допросах польских военнопленных перед их расстрелом?

Токарев: Как, я?

Яблоков: Вот раньше вы дали показания, что по просьбе Блохина вы присутствовали при расстреле польских военнопленных...

Токарев: Вот знаете...

Яблоков: Нет, не при расстреле, при опросах.

Токарев: При опросах. Когда сличались установочные данные. В красном уголке. Я говорил, не по просьбе, а зашли ко мне они втроем – Синегубов, Блохин и Кривенко. Я сидел в кабинете: "Ну пойдем" – "Пойдем".

Яблоков: Это в первый же день было?

Токарев: Это в первый же день. Вот мы и пошли. И я увидел весь этот тут ужас. Пришли там через несколько минут, надел свое спецобмундирование Блохин...

Яблоков: А какое?

Токарев: Кожаная коричневая кепка, кожаный коричневый фартук длинный, кожаные коричневого цвета перчатки с крагами выше локтей. И на меня это произвело впечатление ужасное. Я увидел палача.

Яблоков: И так вот такое у всех было?

Токарев: Нет, только у него. Другие не имели отношения к расстрелу. Только он. Это у него, видимо, была спецодежда.

Яблоков: Спецодежда такая. Ну понятно.

Токарев: Вот такой пустяк на меня произвел впечатление.

Яблоков: А что вам сказали при опросах присутствовать, или как вам сказали, вот вы говорили, что опрашивали?

Токарев: Никого не опрашивали, нет, только спрашивали, допустим, фамилия- называл фамилию. Имя, отчество – нет, отчеств у них нет. Фамилия и имя, год рождения, кем работал. Все, больше ничего. Четыре вопроса.

Яблоков: И все, да?

Токарев: Все.

Яблоков: После этого надевали наручники...

Токарев: Надевали наручники и дальше. На конечную станцию...

Яблоков: Ну это Блохин попросил вас, или это было... или приказ?

Токарев: Нет, они зашли ко мне прямо, пойдем, говорят, и все.

Яблоков: Но вы были подчинены им в то время?

Токарев: Нет, нет, не был, не подчинен.

Не подчинен, но я обязан был им оказать помощь людьми. Что я и сделал. Я выделил туда...

Вернее, зам по кадрам Борисов был, он выделил каких-то людей.

Некоторых знал сам Блохин. Сухарева знал Блохин. Видно, раньше когда-то с ним имел дело, я не знаю. Причем Сухарева, помимо месячного оклада, еще наградили пистолетом ТТ, из которого он и застрелился.

Яблоков: А как долго продолжалось это по времени, сколько времени тянулось?

Токарев: Длилось это долго. По правде работали (я привыкнул уже называть то работой) ежедневно. Так что считайте: если по 240 – 6 тыс., вы получите искомую величину...

......

Яблоков: Вы помните, когда была первая встреча, когда это было впервый раз?

Токарев: Числа естественно можно не помнить, но ночи были уже короткие. Это было видно в конце апреля или в самом начале мая – самые короткие ночи.

Яблоков: Приблизительно, сколько это продолжалось: месяц, два, три?

Токарев: Нее... Это с месяц по-видимому продолжалось.

Яблоков: Понимаю.

Токарев: А когда закончили всё это грязное дело, москвичи устроили в своём салон-вагоне что-то вроде банкета, навязчиво меня приглашали. Я не согласился и не пошёл.

Яблоков: А вы не припоминаете, давали ли спиртные напитки тем, которые участвовали в расстрелах?

Токарев: Обязательно, даже обязательно, но лишь потом, как они возвращались с места захоронения.

А теперь я расскажу вам такой случай.

Когда поднял проблему рабочих надобных для выкапывания могил, меня высмеяли. Наивные чудаки. Экскаватор нужен.

Привезли с собой Синегубов и Блохин. Прямо скажем, это Блохин привёз с собой двух экскаваторщиков. Фамилию одного из них помню – Антонов.

Яблоков: Антонов, да? Откуда был этот Антонов?

Токарев: Из Москвы, из КГБ.

Яблоков: Из КГБ?

Токарев: Да, в штатах КГБ у Блохина. Так надо мной, простаком, посмеялся – говорит, что экскаватор нужен.

Яблоков: А где его добыли, экскаватор?

Токарев: Через Рубанова, затем Блохин разыскал там, в Калинине. Своим ходом доставили его в посёлок Медное на место захоронения. Это за Медным... Теперь, если бы были глаза – может быть я добрался бы. Хорошо ориентируюсь, относительно хорошо, только в собственной квартире (Токарев имеет очень плохое зрение).

Яблоков: Копали экскаватором?

Токарев: Экскаватором, этот Антонов, а фамилию второго я забыл, но он тоже оттуда – от Блохина. Тоже оттуда привезённый, из Москвы.

Яблоков: Ясно, ясно.

Токарев: Каждый, после каждой операции, сколько там было расстреляно, валили в одну кучу всех, в одну яму.

Яблоков: Вы говорите, что обязательно спирт давали. Это было распоряжение, или приказ?

Токарев: Как, как?

Яблоков: Обязательно, вы говорите, спирт давали?

Токарев: Этим всем распоряжался Блохин.

Яблоков: А откуда он брал спирт?

Токарев: Покупали ящиками.

Яблоков: И деньги были на это дело специально отведены?

Токарев: Это уж он распоряжался. Я со своей стороны ни копейки не выдал... И всем, которые были связаны с расстрелом и погребением... Да, в пижаме напивались и шли домой спать.

Яблоков: А после расстрела напивались?

Токарев: Именно после расстрела, только после расстрела. Перед расстрелом и во время расстрела никто не пил. Только после расстрела.

Яблоков: Вы говорите, что присутствовали во время двух – трёх допросов, да? А скольких людей допросили тогда?

Токарев: Да, но не допрашивали никого, только одного парнишку спросили: "Сколько тебе лет?" Сказал – 18. "Где нёс службу?" "В пограничной охране ". Чем занимался? Был телефонистом. Я хочу ещё раз пояснить на этом примере – когда говорят о расстрелах офицеров – осторожнее, речь не об офицерах.

Яблоков: Понятно. А как они были одеты, польские военнопленные, которых расстреливали?

Токарев: Трудно сказать. Одеты были в то, в чём их схватили. Но как их арестовали, где их разыскали и каким образом – не знаю.

Яблоков: Была какая-то единая униформа, или нет?

Токарев: Униформы не было, изредка человек имел мундир.

Яблоков: А какие мундиры имели полицейские?

Токарев: Полицейские? Ей богу, сейчас я не смогу сказать – не помню.

Яблоков: А тот парень из пограничной охраны – какую форму имел?

Токарев: По-моему был без головного убора. Вошёл и улыбался, да, парень, совершенный мальчик, 18 лет, а сколько служил? Стал считать по-польски – 6 месяцев.

Яблоков: А где их содержали перед этими допросоми?

Токарев: Во внутренней тюрьме.

Яблоков: Это значит где? В подвальной части, или как?

Токарев: В подвальной, подвальной. Это подвал.

Яблоков: Что там было? Отдельные камеры?

Токарев: Камеры, да... Перед началом расстрелов поляков из внутренней тюрьмы убрали других арестованных и перевели их в городскую тюрьму, а тут содержали только поляков.

Яблоков: Сейчас это здание Медицинского Института? Да?

Токарев: Я не знаю, названия сменяются (Токарев некоторое время говорит что-то, чего трудно понять)... я не знаю, как выходили с окружения...

Яблоков: А скольких заключённых содержали в камере?

Токарев: Ради Бога, не знаю, не был. Ни в какую камеру я не входил, ни в какую, ни разу. Никуда дальше, чем красный уголок, где их допрашивали. Ну не допрашивали, а так просто, расспрашивали: фамилия, имя, год рождения, в какой должности служил, вот и всё.......

Яблоков: Знакома ли вам судьба майора государственной безопасности Синегубова?

Токарев: Был начальником оперативной службы, затем его перевёли в Министерство Сообщения, где он принял пост главного ревизора безопасности всех железнодорожных линий.

Яблоков: Ревизора да?

Токарев: Понятия не имею, ни разу не встречался с ним и ничего о нём не слышал, а Сухарев? Застрелился – одним словом. Что ж, понятно – был в казарме и там застрелился. Блохин застрелился, Павлов застрелился.

Яблоков: Кто ещё застрелился?

Токарев: Рубанов сошёл с ума. Трагедия.